27.12.2021

Профессор А. А. Тяпкин: Как я пришел в физику. Часть 2. Годы военные

Итак, наша семья, пережив тяжелое время, снова стала полноценной «ячейкой социалистического общества». Отец после освобождения стал работать в Наркомате цветных металлов, он занимался противопожарными мероприятиями. Его также восстановили в партии. Вскоре он узнал, что освобождение вовсе не коснулось лиц, ранее сосланных по «делу пожарных». Стало ясно, что новый руководитель НКВД Л. П. Берия совсем не собирается пересматривать старые дела и ограничился лишь освобождением из тюрем подследственных по “ежовским” процессам.

Тяпкин Алексей Алексеевич

За несколько дней до нападения на нашу страну фашистской Германии отец вернулся в Москву из командировки с Урала. Он наблюдал на дорогах страны оживленное движение воинских подразделений и новобранцев: началась мобилизация. Тревожное выступление В. М. Молотова взволновало всех началом грозных событий. Мы, школьники, каждый день с нетерпением ожидали крупного перелома в военных действиях и начала наступления грозной Красной Армии.

медаль

Позднее я познакомился с воспоминаниями академика В. И. Вернадского и понял, что заблуждение на этот счет было почти всеобщим, во всяком случае, оно не ограничивалось школьной средой. Например, нас с сестрой родители отправили, как всегда, в подмосковный пионерлагерь на июльскую смену, хотя к тому времени наши войска уже сдали Минск и началась эвакуация предприятий Смоленска. И уже в лагере мы слушали тревожные сведения по радио о боях за Смоленск и о том. что 15 июля противник вышел на южную окраину этого города. Лишь постепенно мы прозревали, осознавая всю глубину постигшего страну бедствия.

Лишь 20 июля нас вернули в Москву для сбора вещей и подготовки к эвакуации лагеря в глубь страны. Эти сборы затянулись до 1 августа, и мы стали свидетелями первых бомбардировок Москвы. Самым массированным налетом в те дни был первый, осуществленный ровно через месяц после начала войны в ночь с 21 на 22 июля. Женщины нашей семьи провели эти ночи первых бомбардировок в бомбоубежище, оборудованном в подвале нашего дома, отец — в здании своего Наркомата в Пыжевском переулке, а я с тремя сверстниками все ночи просидел в каменном домике, возвышавшемся над крышей нашего пятиэтажного дома. Этот домик, предназначенный для расширительного бака водяного отопления, представлял собой удобный пункт наблюдения, и мы, вооруженные металлическими щипцами, были готовы к гашению зажигательных бомб в заранее приготовленных на чердаке ящиках с песком.

На всю жизнь в памяти моей остались яркое зрелище ночного неба Москвы, первые бомбардировки, множество шарящих по небу лучей мощных прожекторов и яркие параллельные линии трассирующих пуль спаренных зенитных пулеметов. Как только одному из прожекторов удавалось остановиться на светящейся точке вражеского самолета, так через несколько секунд на мишени скрещивались лучи буквально всех прожекторов, образуя огромный светящийся шатер. И тут же начиналась оглушительная стрельба зенитной артиллерии, которая заглушалась только мощными взрывами фугасных бомб. Разрывы зенитных снарядов, однако, не достигали нужной высоты, и светящаяся полоска самолета невредимой скользила по всему небосклону. Многочисленные аэростаты воздушного заграждения, устанавливаемые каждый вечер, могли создать помехи лишь на малой высоте, но вражеские самолеты, конечно, не летали над Москвой на таких высотах. Иногда в небе появлялась яркая осветительная бомба, которая на парашюте медленно спускалась вниз. С ней дружным зенитным огнем обычно удавалось успешно расправиться. Однако постепенно панорама московского неба озарялась множеством сильных пожаров, что позволяло противнику уже не прибегать к запуску осветительных бомб.

Запомнился и душераздирающий свист бомб, летящих, казалось бы, над самой головой, и оглушительные взрывы фугасок, от которых наши тела подбрасывало в воздух, так что создавалось полное впечатление попадания бомбы совсем рядом с домом. Однако после первого налета выяснилось, что ближайшая от нашего дома фугаска угодила в Дорогомиловский рынок за одну трамвайную остановку от нас. Там загорелись многие постройки, в том числе конюшня с лошадьми. После этого пожара на всю жизнь мне запомнился тошнотворный запах горелых конских шкур.

Накануне нашей эвакуации отец решил дать нам выспаться и отправил к своему брату в подмосковный дачный поселок Красково по Казанской железной дороге. Все прошлые ночи здесь было совершенно спокойно, и мы с вечера улеглись безмятежно спать. Но в середине ночи нас подняли близкие разрывы бомб, и нам пришлось перебраться в земляную траншею на обрывистом склоне на краю поселка. Здесь несколько раз так сильно тряхнуло, что пришлось удивляться, как над нами не сомкнулись земляные стены траншеи. В эту ночь вражеские самолеты, похоже, решили освободиться от смертоносного груза на подступах к Москве, нарушив наши надежды на сравнительно спокойную ночь.

Мы отправились в эвакуацию на другой день с Казанского вокзала. Весь пионерлагерь погрузили в несколько товарных вагонов, оборудованных деревянными нарами, застеленными спальными матрацами. Мама и бабушка ехали тем же поездом в такой же теплушке вместе с другими родителями. Как объяснил нам отец, нас отправили в город Чимкент — центр Южно-Казахстанской области, где находился крупнейший в мире свинцовый завод. Из-за загруженности дороги поезд наш подолгу стоял во всех крупных узловых центрах, делал непродолжительные остановки на многих полустанках и разъездах. В результате мы прибыли к месту назначения лишь на восьмой день нашего путешествия. В поселке свинцового завода, который оказался в семи километрах от самого Чимкента, нас встретили торжественно: это был первый эшелон с эвакуированными из столицы. Интернат разместили в двухэтажном здании бывшего общежития, удобного тем, что все комнаты на этаже соединялись единым коридором.

В небольшом вестибюле этого здания был единственный репродуктор местного радиовещания, и во время передач военных сводок у репродуктора всегда скапливалось много людей. Мне удалось несколько разрядить эту тесную обстановку тем, что в нескольких комнатах второго этажа я подключил самодельные динамики, смонтировав их в коробках от зубного порошка. Дома в Москве я имел определенный навык в создании детекторных приемников и самодельных маленьких электромоторчиков, вращавшихся от четырехвольтовой батарейки. Я преуспел еще и в создании прожектора с вольтовой дугой, которую включал через электролит (раствор поваренной соли), чтобы этим сопротивлением исключить пережигание предохранительных пробок. Так что некоторые задатки экспериментатора у меня все же проявлялись еще в школьные годы.

Волна военных ограничений не сразу докатилась до нашего южного города, расположенного всего в 70 километрах от столицы Узбекистана. Весь август мы наслаждались сладкими дынями, инжиром, разнообразием сортов винограда и изобилием овощей. На сентябрь старшие группы нашего интерната выехали в колхоз на сбор хлопка. Там, в одной из комнат глиняной постройки, в нашем распоряжении была целая гора дынь. Ограничения были только с водоснабжением. В наш арык воду пускали трижды в день всего на какие-нибудь полчаса, и она доходила до нас в виде мутного потока. Дежурным, освобожденным от работ в поле, приходилось некоторое время пережидать, пока посветлеет поток в арыке, а потом торопиться наполнить емкости все еще мутной водой. Некоторое время ее отстаивали и затем осторожно сливали в большие кухонные котлы и кастрюли. О качестве работы дежурных судили по толщине оставшегося на дне кастрюли плотного слоя ила: нормой считались около полутора сантиметров. При этом раздача последних порций супа, на которые обычно претендовали любители добавок, требовала особой осторожности, чтобы не взбаламутить слой ила.

Плохо у нас обстояло дело и с получением сведений с фронта. Радиоприемники тогда были строго запрещены повсеместно. Поскольку сводки в колхоз передавались по телефону на казахском языке, то не было никакой возможности выяснить у бригадира, насколько катастрофично положение на фронте. Только вернувшись в город, мы узнали о прямой опасности, нависшей уже над самой столицей.

В октябре началась учеба в школе, где наряду с обычными предметами были и уроки казахского языка. Некоторые простые фразы я помню и сейчас. Военные сводки же в то время стали совсем тревожными. В начале октября оборонительные бои шли на Вяземском направлении, а во второй половине этого месяца после сдачи Малоярославца началось наступление на Можайском направлении. Ударные фашистские армии группы «Центр» вышли на последний участок перед Москвой. Севернее столицы им удалось в середине октября взять Калинин и затем завязать бои на Клинском направлении, выйти на Москву с северной стороны. А южнее столицы вражеским войскам после Орловско-Брянской операции удалось занять Калугу и к концу месяца выйти на окраину Тулы (правда, этот героический город так и не покорился врагу, несмотря на полуторамесячное осадное положение). В эти грозные октябрьские дни командовать войсками в битве за Москву был назначен генерал армии Г. К. Жуков.

Война лишь иногда доставала наш далекий южный город. Так, однажды к нам в поселок прибыл санитарный поезд, и мальчишек мобилизовали помогать разгружать этот состав, а затем и мыть раненых бойцов в бане. Другой раз на завод с фронта прислали целый состав металлолома для переплавки. Поскольку он несколько дней стоял на запасном пути в доступном месте, то школьники облазили его вдоль и поперек, пока двое из учеников младших классов не подорвались на мине, пытаясь вскрыть найденный ящик.

Продовольственные ограничения в виде карточек на хлеб, крупу и сахар пришли в наш город только в конце года. Примерно в это же время реорганизовали наш интернат: в нем остались только дети, которые не имели родственников среди эвакуированных в городе Чимкенте. Мы с сестрой переселились в комнату к матери, и с нами стало проживать семь человек из двух семей эвакуированных. Мама работала в бюро пропусков завода. Там оценили ее красивый почерк и с самого начала освободили от дежурства в проходной с пистолетом за поясом.

Декабрьские дни запомнились радостными сводками с фронта: началось наступление наших войск под Москвой. Впервые фашистам был дан настоящий отпор, и в течение декабря 1941 года вражеские войска были отброшены на 100—250 км, освобождены города Клин, Калинин, Волоколамск, Калуга и другие. Эти события вошли в историю как разгром немецко-фашистских войск под Москвой. Вся страна тогда узнала имена полководцев Г. К. Жукова, И. С. Конева и К. К. Рокоссовского, организаторов первой крупной наступательной операции в этой войне.

В январе 1942 года многие из нас бросили школу и пошли работать в механический цех Чимкентского свинцового завода. Я был одним из них, считая, что в такое тяжелое для страны время каждый должен трудиться непосредственно для фронта. Как раз тогда в механическом цеху завода готовились к запуску второй поточной линии по изготовлению снарядов для самой распространенной в армии полковой 76-миллиметровой пушки, и комсомол завода обратился с призывом к молодежи города и к школьникам старших классов прийти на помощь.