Joint Institute for Nuclear Research
26.12.2021

“Supervisor and His Student”. Memories of Yu. Ts. Oganessian about A. A. Tyapkin

Academician Yuri Tsolakovich Oganessian has shared his memories about Aleksei Alekseevich Tyapkin.

— In 1953, after my third year at MEPhI, I was sent to the Hydroengineering Laboratory, a secret physics laboratory in Dubna, to get some work experience. I was trained at the Sector of Mikhail Silych Kozodaev, in the group of Aleksei Alekseevich Tyapkin. He was my supervisor. Since that time and till his last days, we were in such relations – he is my supervisor, I am his student (laughing).

slider tyapkin oganes3 1

Я его называл “мой руководитель”, а он меня — “мой дипломник”. Потом Алексей Алексеевич стал назвать меня “дипломник-надомник”. На пятом курсе я женился, жена моя была музыкантом, делать ей в закрытом городе было нечего, поэтому я мотался то в Москву, то в Дубну, туда-обратно-туда-обратно, на попутных машинах. Такая вот жизнь была. И когда не могли меня найти здесь из-за отъездов, то говорили: “А он у нас дипломник-надомник”.

Группа А. А. Тяпкина была небольшая. В ней, кстати, был Ю. Д. Прокошкин, будущий академик. А соседняя по этажу была группа Б. М. Понтекорво, мы часто встречались. Всё было для меня ново: я был молодой человек двадцати лет, в закрытом городе, где была река Волга, которую я не ожидал увидеть, когда ехал: не знал, что она здесь протекает. И Понтекорво, и Тяпкин, вечно что-то строившие, что-то искавшие. Алексей Алексеевич был очень “моторный” человек, и нам он нравился.

Потом у меня была преддипломная практика и диплом. Я на вторую практику тоже приехал сюда. Это уже были времена Хрущева. В первую мою практику было еще время Сталина, и я здесь видел Берию на строительстве.

На защите диплома М. Г. Мещеряков был председателем комиссии. Эксперимент я делал на нашем синхроциклотроне. Мне дали очень хорошую тему, и я с большим воодушевлением работал. Мои экспериментальные результаты оказались на 15% ниже, чем в расчете знаменитого американского физика-теоретика Ханса Бете, в дальнейшем лауреата Нобелевской премии.

Во время защиты на меня спикировал Мещеряков: “Как так получилось? Где вы ошиблись?” Я ошибки не видел, по моим расчетам получалось всё правильно. Но он вкатил мне четверку. Я мог иметь красный диплом, но из-за этой четверки не получил его.

Алексей Алексеевич такого позора не выдержал, пошел к М. Г. Мещерякову разбираться. И вот я стою в коридоре, дверь в кабинет открыта, я слышу, как Алексей Алексеевич спрашивает: “Почему вы поставили четверку, ведь работа сделана правильно?” А Мещеряков отвечает: “Нет, ну послушайте: какой-то мальчишка оспаривает великого Бете!” Так и четверка и осталась. 

Тяпкин спрашивал меня: “Ну ты как, не переживаешь?” А я, конечно, переживал, ведь я не собирался оставаться в Дубне, я хотел в Москву, и красный диплом мне бы помог при распределении. Кстати, когда меня распределяли, из Дубны на меня было две заявки. Я сопротивлялся, потому что моя жена работала в Москве. И мне пошли навстречу: я начал работать в Институте ядерной энергии имени Курчатова. Но от судьбы не уйдешь: часть отдела, в который я пришел на работу, переехала в Дубну.

Прошло время, и ранее секретные труды и статьи сотрудников лаборатории рассекретили. И мой товарищ по группе А. А. Тяпкина Юрий Балюков, тогда уже работавщий в ИТЭФ, предложил мне: “Всё рассекретили, давай опубликуем твою дипломную работу?” Опубликовали. И вот спустя какое-то время я получаю письмо из США от незнакомого мне физика: “Я ученик Бете, мы прочли вашу статью. У нас с коллегами было много обсуждений, и мы поняли, что Бете был неправ. Что-то не учел в своих расчетах. И вот я вам пишу об этом”. Я рассказал о письме Алексею Алексеевичу. При разговоре присутствовал И. М. Василевский, который сказал мне: “Ну что ж ты тогда молчал?” А что я мог сделать? Не мог же я стоять посреди улицы и кричать, что мои данные были правильные, а Бете был неправ? 

Ну а третий случай, когда судьба свела меня с Алексеем Алексеевичем, был незадолго до его кончины. А. А. Тяпкин обнаружил, как он считал, новую частицу, тахион, увидел ее рождение. О тахионе тогда много говорили. И вот он пришел ко мне и говорит: “Знаешь, мне кажется, я ее пронаблюдал”. Не знаю, прав он был или нет, не знаю, почему пришел. Может, просто поговорить. Я ему сказал: “Надо поставить независимый эксперимент”. “Но как? Я же снимаю обычной камерой, а для такого эксперимента нужна быстродействующая, которая делает снимки за миллисекунду, даже меньше”. Я ответил: “А что, нет таких камер?” “Есть, но очень дорого стоят”. А я тогда был директором лаборатории. “Ну и что, что дорого? Сейчас всё дорого. Сколько она стоит?” “Четыре тысячи долларов”. Я вызвал своего заместителя и Игоря Алексеевича Тяпкина, оба — молодые ребята. Садимся все за стол. И я представляю Алексея Алексеевича: “Это мой руководитель. Я его ученик. И вот какое дело: непонятно, видит он частицу или не видит. Надо ответить на этот вопрос. Приобретите оборудование для эксперимента”. На это заместитель мне говорит: “Таких денег у нас нет”. А я ему: “Найди, откуда хочешь!” Нашли, конечно. И всё купили.

Я думал, что Алексей Алексеевич потом еще придет. И если бы он пришел, я бы ему сказал: “Наука есть наука. “Да” — ответ, но и “нет” тоже ответ. Вы же меня сами учили этому: делай дело до конца, а уж какой будет ответ… Так устроена природа”.

Но он не пришел. И я ему этого не сказал.

У меня о нем остались самые светлые воспоминания, какие могут быть у совсем молодого человека о старшем товарище. Вообще-то, он всего на 7 лет был старше меня, но я думал, что он человек другого поколения. Вот к Ю. Д. Прокошкину, который был старше меня на четыре года, я относился по-другому, как к ровеснику. А Алексей Алексеевич… Все эти горы Тяпкина, водные лыжи… У него еще была идея сделать катапульту, чтобы можно было выстрелить человека на середину Волги, а оттуда он бы плыл назад. В институт для чего-то была нужна резина, и снабженцы купили не такую, как надо, а слишком тягучую. Когда Алексей Алексеевич ее увидел, у него загорелись глаза: вот бы сделать такую рогатку, чтобы можно закладывать туда человека, потом оттягивать резину, спускать курок и отправлять человека на середину Волги. Я думаю, что человек не долетел бы: по моим подсчетам ширина Волги 350 метров. Тоже, кстати, был предмет споров: “350 метров!” “Нет, 330!” В любом случае, хорошо, что ничего не получилось. Очень рисковый он был товарищ!

Ю. Ц. Оганесян

Благодарим Александра Карпова за содействие в организации интервью.