В.П. Джелепов: «Когда Дубны не было на карте»
«Как-то летом 1948 г. Игорь Васильевич Курчатов (мы звали его И. В.) пригласил меня к себе домой — он был болен и лежал в постели. Его коттедж на территории института в Москве мы называли “домиком лесника”. Переступив порог, я услышал обычное: “Физкультпривет!” Потом последовали вопросы о текущей работе (в то время я уже закончил исследования по определению среднего числа нейтронов, испускаемых на акт деления различных изотопов ядер урана, и готовился к другим экспериментам).
И вдруг под конец разговора, как бы между прочим, И. В. говорит, что в ближайшее время мне придется уехать из Москвы…
— На “восток”?
(Ведь там тогда разворачивались главные события, связанные с созданием ядерного щита Родины.)
— Нет, совсем близко от Москвы, пару часов на ЗИМе.
— А какую задачу вы мне собираетесь поручить?
— Об этом сейчас сказать не могу. Ты по этой линии пока не оформлен. Предупреди жену, что вскоре придется тебе уезжать. А через пару недель, после оформления, все объясню.
— Но хоть что-то можете сейчас сказать?
— Нет, не могу. Ты ведь знаешь нашу систему – не положено.
“Нашу систему” я хорошо знал…
Вскоре И. В. пригласил меня снова и сообщил, что вышло решение правительства о создании филиала его института, базовой установкой которого будет крупный ускоритель – синхроциклотрон.
— Научным руководителем филиала назначили Михаила Григорьевича Мещерякова, а тебя — его заместителем. (И я, и М. Г. были тогда кандидатами наук.)
— М. Г. тебя на днях пригласит и все подробно расскажет, — напутствовал Курчатов. — В Ленинграде, в Физтехе, мы делали с тобой циклотрон с диаметром полюса 1,2 метра, а теперь вы будете строить пятиметровый.
Но Мещеряков не пригласил — уехал в отпуск. Что делать? Назначение получено.
— Ничего. Пойди в его отдел и скажи, что ты его заместитель. Или лучше поезжай к Минцу, у него делается технический проект ускорителя и идет моделирование всей высокочастотной системы. Магнит разрабатывает в Ленинграде Ефремов, ты тоже его хорошо знаешь, — подбадривал И. В.
И вот после знакомства с сотрудниками отдела и визита к Александру Львовичу Минцу в начале сентября 1948 г. я впервые приехал в эти места, но не на ЗИМе, а на довольно потрепанной “эмке”. Оказалось, что шофер — надежный человек, участник боев под Сталинградом, возил Курчатова на “востоке”. Он был моим сверстником: ему только исполнилось 35 лет — Александр Терентьевич Щербаков. Я был старше всего на четыре месяца (“Поэтому я у тебя и начальник”, –— объяснял ему в шутку). Около миллиона километров ”накрутили” мы с ним почти за 30 лет, пока Щербаков работал со мной, причем без единой аварии.
От Москвы до Дмитрова шоссейная дорога по тем временам была относительно приличной, а до Большой Волги местами выложенная фашинником — лежащими поперек бревнами, дальше — что-то вроде проселочной. Слева канал Москва — Волга, справа леса, часто болота, селений совсем мало.
<...>
Задача, которую предстояло решить, была ограничена очень жесткими сроками — в четвертом квартале 1949 г. ускоритель надо было ввести в строй. Ученым тогда не было известно, что этот срок обусловлен юбилейной датой — 70-летием Сталина.
Работа предстояла огромная. Достаточно напомнить параметры синхроциклотрона. Вес магнита — 7 тысяч тонн! Он состоял из железных плит длиной около 18 метров, каждая весом 120 тонн. Диаметр обмоток — свыше 10 метров. Высота магнита тоже около 10 метров.
Очень сложным в техническом отношении сооружением был главный корпус ускорителя — 40 на 50 метров, высота около 40, железобетонные стены двухметровой толщины (защита от нейтронов). Фундамент стен был заглублен на 5 метров. Потолок корпуса состоял из 12 железных мостовых ферм, залитых бетоном, толщина потолка — два метра бетона и метр песка. Страшно тяжелое перекрытие, без всяких опорных колонн!
К созданию ускорителя были привлечены крупнейшие заводы страны: “Электросила”, “Красный выборжец”, “Ижора”, “Севкабель”, большое количество проектных институтов, “почтовых ящиков” paботали вместе с нами. Организация работ была очень сложной, но благодаря высочайшей ответственности всех поставщиков и предприятий-исполнителей, строжайшему контролю за соблюдением графиков сроки, в них предусмотренные, выдерживались достаточно точно.
Завод по производству бетона построили в непосредственной близости от корпуса ускорителя — ведь заливка шла круглосуточно. Прямо в строящемся корпусе был поставлен карусельный станок для намотки обмоток магнита. Его монтаж осуществлялся с помощью 150-тонного подъемного крана. Многотонные плиты для магнита доставлялись с “Электросилы” по железной дороге на специальных платформах (немецких восьмиосных). В 8 вечера их отправляли из Ленинграда — ровно в 8 утра прибывали в здание ускорителя. График соблюдался очень жестко. He дай бог задержать платформу, не разгрузить и не отправить вовремя назад!
<...>
Нам было поручено большое и сложное дело. А время тогда было, как известно, крутое, ошибаться было нельзя. Мы должны были контролировать точное выполнение проектировщиками наших требований, наших проектных заданий, изготовителями — создание надежного, соответствующего чертежам оборудования, монтажниками — неукоснительно точного монтажа — и в то же время готовить научную программу и создавать аппаратуру для будущих исследований. Это требовало большого напряжения сил небольшого тогда коллектива лаборатории во главе с ее руководством.
Проектирование главного корпуса ускорителя, корпуса электропитания, лабораторного, жилых домов, общежитий, гаража, котельной, школы, пожарной части, административного и прочих зданий осуществлялось Ленинградским проектным институтом, руководимым очень опытным специалистом, прекрасно знающим дело, Александром Ивановичем Тутовым. Ленинградцы проектировали, кстати, и наши коттеджи. Спроектировали “объект” и город они добротно и красиво.
<...>
На причал (там, где сейчас бассейн “Архимед”) прибывали баржи с кирпичом, гравием, песком, лесом. Здесь же был один из “конечных пунктов” железной дороги, по которой тогда было разрешено пускать только грузовой транспорт. А вторая “станция” этой дороги позднее, к концу 1948 г., была прямо в главном корпусе. Строительство и монтаж шли буквально “с колес”.
<...>
В начале 1949 г. строители передали нам лабораторный корпус, научные сотрудники уже могли разместиться в нем со своей аппаратурой. Начал регулярно работать лабораторный научный семинар, которым руководил М. Г. Мещеряков. В энергетическом корпусе к середине года заканчивался монтаж оборудования.
И строительство городка шло довольно быстрыми темпами. Очень быстро возвели гостиницу, дома и общежития на Центральной (теперь это улица Жолио-Кюри), коттеджи на Парковой были готовы в начале 1949 г. <...> Около 15 сборных домиков (с небольшими земельными участками) было построено в районе нынешней улицы Сахарова для рабочих котельной, мастерских, шоферов…
<...>
В 1956 г., когда был создан Объединенный институт ядерных исследований и я был избран директором Лаборатории ядерных проблем, уже был построен красивый город, а наш ускоритель более 6 лет выдавал научную продукцию. И сколько раз вспоминалось, как начинали строить на болоте, в глухом лесу, за колючей проволокой, как много критических, почти трагических моментов пришлось тогда пережить!
…Шло сооружение перекрытия над главным корпусом. Сложная и опасная работа. Вдоль железных ферм, удерживающих потолок, делалась деревянная опалубка, куда заливался бетон. Заливка должна была быть непрерывной, чтобы обеспечить плотность по всему объему фермы. Вдруг обнаружилось, что в процессе заливки бетоном первой фермы она начала прогибаться (ведь ее длина — 40 метров, и никаких подпорок нет). Стрела прогиба в какой-то момент достигла 20 сантиметров! М. Г. Мещерякова на “объекте” не было — Лепилов пригласил меня к себе: “Надо срочно вызывать проектировщиков!” Пригласили главного инженера Промстройпроекта профессора Стрелецкого, который обнаружил, что при расчетах не было в достаточной мере учтено, что жидкий бетон только нагружает ферму — еще не застывший бетон прочности не дает. Как быть дальше? Кому докладывать? Не сообщать же об этом уполномоченному Совмина! Стрелецкий просидел за расчетами ночь и принял решение продолжать заливку бетона на первой ферме — пошел на риск. Прогиб составил 35 см, но ферма все-таки выдержала. А кто сможет гарантировать, что ни одна из 11 оставшихся не окажется хуже первой? К счастью, организация, изготавливавшая фермы, работала с достаточно высоким качеством. В этом мы все убедились, но при заливке каждой следующей фермы были переживания.
Помню еще один тяжелый момент. При сооружении главного корпуса возник пожар на крыше — искра от сварки попала на небрежно брошенную куртку, та вспыхнула, а рядом — доски для опалубки и только что залитая бетоном очередная ферма в деревянной обшивке. Представляете ситуацию? Здание под 40 метров высотой — как туда подать воду? “Пожарка” только строилась. Была одна-единственная машина с лестницей максимум метров в шесть… Зима, к тому же сильный ветер. Подняли по тревоге лагерь.
Генерал Лепилов обратился к заключенным: “Прошу вас, братцы, не пощадите жизни — погасите пожар!” И люди, как кошки, начали карабкаться наверх по лестницам-времянкам и всем чем попало гасить: телогрейками, появившимися невесть откуда полотнищами теплоизоляции, водой, которую удалось поднять наверх подъемниками. Слава богу, огонь погасили и никто не погиб, но, конечно, обожженные были».
источник: https://elib.biblioatom.ru/text/istoriya-sinhrotsiklotrona_2014/p218/
75-летие ЛЯП
