Служение науке. Александр Замолодчиков о своем отце. К столетию со дня рождения Б. И. Замолодчикова (1921-1976)

Доктор физико-математических наук А. Б. Замолодчиков | Фото из личного архива

— Расскажите, пожалуйста, немного об истории Вашей семьи: кто были родители Бориса Ивановича , откуда родом его семья , как познакомились Ваши родители?

— Семья Бориса Ивановича проживала в деревне неподалеку от Можайска. Семья была крестьянская. Его отец работал извозчиком в Москве, а мать с тремя дочерьми и двумя сыновьями жили в деревне, где дети учились в школе. Школа была неблизко, в 10 км от дома. Отец рассказывал, что в школу он  всегда бежал, чтобы поскорее до нее добраться. Впоследствии, когда Борис Иванович поступил в Московский энергетический институт — а случилось это перед самой войной — семья перебралась в Москву. Когда началась Великая Отечественная война, Борис Иванович ушел добровольцем в армию. Прошел всю войну, был награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды и медалью “За победу над Германией в Великой Отечественной войне”, получил тяжелые ранения. Я думаю, что именно это сказалось впоследствии на его здоровье.

Семья моей мамы жила во Владивостоке. Мама, Алла Васильевна, окончила Институт иностранных языков в Москве и попала переводчиком в Дубну, где мои родители и познакомились.

— Какое образование получил Ваш отец?

— В МЭИ отец учился на инженера-электрика, он очень хотел стать инженером. Борис Иванович не только прекрасно понимал, но буквально чувствовал электродинамику, механику, специальную теорию относительности. Он не просто знал уравнение Максвелла, он чувствовал нутром, как взаимодействуют поля, как двигаются заряды. Такого понимания этого предмета я никогда не встречал у других людей.

— А как Борис Иванович попал в ОИЯИ, стал научным сотрудником?

— После института мой отец попал в Ускорительный отдел Лаборатории №2 АН СССР (впоследствии ИАЭ им. И. В. Курчатова), который как раз начал заниматься ускорительной тематикой. Думаю, в Курчатовском институте заметили глубокое понимание отцом электродинамики и, когда часть Ускорительного отдела переехала в Дубну, ему предложили работу в должности главного инженера Гидротехнической лаборатории. Отец не хотел уезжать из Москвы, но зарплату предложили высокую, а Борис Иванович должен был поддерживать сестер и брата, которые тогда еще учились. 

Борис Иванович принимал участие в создании синхроциклотрона ОИЯИ и с группой коллег получил за эту работу Сталинскую премию.

После нескольких лет работы главным инженером в созданной Лаборатории ядерных проблем отец понял, что ему интересна ускорительная тематика. И хотя зарплата научного сотрудника была значительно ниже, он перешел на эту должность в Отдел новых ускорителей ЛЯП и посвятил себя науке.

— Под руководством Б. И. Замолодчикова были проведены работы по строительству, а затем и усовершенствованию синхроциклотрона. Рассказывал ли Вам отец об этой работе впоследствии? Как вспоминал этот необыкновенный период своей жизни?

— Да, работа Бориса Ивановича в Лаборатории ядерных проблем была связана со строительством и усовершенствованием ускорителя. Синхроциклотрон и его дальнейшее развитие — это, безусловно, заслуга отца. 

Мне кажется, что роль Бориса Ивановича в становлении и Института, и Отдела новых ускорителей очень велика. Циклотрон — это его детище. Об этом я разговаривал с людьми, которые были причастны к дальнейшему развитию установки. 

С работой на ускорителе было связано много интересных историй, которые рассказывал отец. Например, после завершения строительства синхроциклотрона обнаружилось, что полярность магнитов неправильная: полюса переставлены. А магнит — это очень тяжелая штука. И вот отец с коллегами сидели и думали, как бы перевернуть этот тяжеленный магнит, а потом догадались, что можно переставить только провода. И всё заработало. 

В общем, отец участвовал в этой работе и гордился этим, это было по нему видно.

Главный инженер Лаборатории ядерных проблем Б. И. Замолодчиков проводит экскурсию по Лаборатории для китайских ученых | Фотоархив ОИЯИНа снимке (слева направо): Б. И. Замолодчиков, В. П. Дмитриевский, В. П. Джелепов во время обсуждения вопросов по сооружению циклотрона со спиральной вариацией магнитного поля | Фотоархив ОИЯИ

 

— Расскажите, пожалуйста, о Ваших детских воспоминаниях, о семье, о жизни в Дубне. Каким Вы запомнили Вашего отца?

— Дубна — это навсегда, может быть, это самое дорогое для меня место. Конечно, я даже сейчас помню здесь каждый уголок.

Из детства вспоминаю сначала маленькую квартиру, потом довольно быстро отец получил квартиру в коттедже. Мама работала в филиале МИРЭА, преподавала английский язык. Помню, как нас заставляли учить английский. Но в конце концов это потом пошло мне и брату на пользу.

Отец очень поддерживал отношения со своими братом и сестрами. Помню, как они приезжали к нам в гости летом всей толпой.

На мой детский взгляд Борис Иванович был строгим отцом. А уж по сравнению с сегодняшним поколением детей мы ходили по струнке. Но с другой стороны, он очень много  брал на себя ответственности, в том числе и в семье, и в бытовых вопросах. Очень многое делал сам, и никогда не пытался что-то свалить на других людей.

Дома отец много говорил про физику, электромагнетизм и другие темы, которыми он занимался. Но дело не в том, что он как-то помогал нам понимать эти предметы. Думаю, главным было его отношение к науке. Оно было предельно уважительным и очень ответственным. 

Вообще, Борис Иванович был ответственным человеком как в жизни, так и в работе. Для него что-то пообещать и потом не сделать было немыслимо. И к науке он относился так же ответственно. Опубликовать результат, в котором он не был уверен на сто процентов, для него было невозможно. Мне кажется, что сейчас мало кто относится к научной работе так же уважительно, всё больше царствует атмосфера безответственности. Не буду долго ворчать, скажу только, что благодаря отцу мы с братом Алексеем начали понимать, что наука — это не увеселительная прогулка и что достижение правильного, надежного результата требует огромных усилий и множества неудачных попыток, которые очень разочаровывают. 

Это отношение отца к науке было видно по тому, как работал Борис Иванович. Я вспоминаю его последние годы жизни, когда он мучительно пытался закончить, довести до конца свои работы, чтобы они не ушли вместе с ним.

Сейчас я очень хорошо его понимаю.

— Повлиял ли Борис Иванович на Ваше решение стать физиком? Каким образом?

— Да, Борис Иванович в большой степени повлиял на мое решение стать физиком, и не просто физиком, а физиком-теоретиком. Сам я какое-то время увлекался модной тогда биофизикой, хотя и не очень представлял себе, что это такое. Я даже поступил в МФТИ на факультет физической химии, там было и биофизическое направление, но вскоре засомневался, что это именно то, чем я хочу заниматься. И в этот момент отец очень повлиял на меня.  

Он сказал, что, по его мнению, навыки и умения, которые приобретает ученый при работе в теоретической физике, особенно в физике твердого тела, дают такое понимание науки вообще, что потом можно приспособиться к работе в любой другой области физики. Это мнение стало для меня определяющим, и я перешел на другой факультет Физтеха, где “делали” уже чистых теоретиков.

Кстати, этот переход был связан с определенными бюрократическими проблемами, и тут нам очень помог их разрешить Бруно Максимович Понтекорво, с которым Борис Иванович был в очень хороших отношениях.

В итоге я очень рад тому, что всё так получилось. Советы и мнение отца стали для меня очень важными.

Что касается моего брата Алексея Борисовича, то он с самого начала хотел стать физиком. И стал физиком-теоретиком. Думаю, мы все трое влияли друг на друга. 

— Расскажите, пожалуйста, о коллегах Вашего отца. С кем он работал, с кем дружил, кто бывал в гостях у Вашей семьи? 

— Про отношения отца с другими людьми на личном уровне мне сейчас трудно сказать, все же мы с братом были маловаты, чтобы проникать в чувства и взаимоотношения взрослых людей. Будучи детьми, мы были слишком сосредоточены на своей детской жизни. 

Помню, что часто бывал у нас в гостях Венедикт Петрович Джелепов. Он был в хороших отношениях с нашей семьей. Я помню его как очень приятного, приветливого человека, и всем нравилось, когда он приходил. 

1958 год, визит Ф. Жолио-Кюри в ОИЯИ. Б. И. Замолодчиков - между Б. Понтекорво и Ф. Жолио-Кюри | Фотоархив ЛЯП

Отец общался довольно часто с Виталием Петровичем Дмитриевским: они работали вместе. 

И я отчетливо помню Бруно Понтекорво. Они дружески общались с Борисом Ивановичем, часто встречались, играли в теннис. С ним связано одно из тех воспоминаний моего детства, которые я особенно люблю. Нам с братом Лешей было лет по десять, и мы с отцом и Бруно Максимовичем ездили на Плещеево озеро. Видимо, у Понтекорво был какой-то пропуск, и мы заехали в волшебное прекрасное место на берегу, невдалеке виднелась купальня, которой, как говорили, пользовался сам Никита Хрущев. Ездили мы на “Волге” Бруно Максимовича, он привез с собой свое подводное снаряжение. Было замечательно. Бруно Максимович плескался, ловил рыбу, а мы с отцом разводили костер и готовились варить уху из тех двух рыб, которых удалось подстрелить Понтекорво.

— Чем увлекался Ваш отец в свободное время?

— Борис Иванович играл в теннис, был самоучкой. Говорил: “Я бью неправильно, но сильно”. Любил заниматься домашними делами, что-нибудь ремонтировать, склеивать. Когда умер дедушка с маминой стороны, он занимался садом около коттеджа, но мне кажется, ему это не очень нравилось. 

Пару раз, вспоминаю, мы ездили в Крым, бродили по красивым местам.

Но, если честно, кроме работы, я не могу припомнить каких-то особенных увлечений у моего отца.

— Повлияла ли на Ваш выбор профессии обстановка в доме, физики-друзья отца?

— Да, думаю, что повлияли. Я не могу сказать, что повлияли напрямую, но мы с братом поняли, что наука — это то, чему стоит посвятить всю жизнь. Вот это точно.

— Ваш брат Алексей Замолодчиков до 1984 года работал в ЛЯП ОИЯИ, возможно, некоторое время вместе с отцом. Рассказывал ли он о каких-то интересных моментах этой работы? 

— Алексей закончил МФТИ в 1976 году, когда отец был уже очень болен. И через несколько месяцев после того, как он начал работать в Дубне, Борис Иванович ушел из жизни.

Но, как я уже говорил, Борис Иванович оказал на нас большое влияние в вопросе отношения к науке как к служению. Он считал, что науку нельзя обмануть, как-то схалтурить в работе. Наука требует тебя всего, без остатка. 

Сейчас мало кто так относится к науке. Нам говорят, что в науке не хватает сумасшедших идей. На самом деле в науке предостаточно как сумасшедших идей, так и сумасшедших людей. У меня самого в голове полно таких идей, не знаю, как их оттуда выгнать. 

На самом деле в науке не хватает правильных, истинных идей. Они как драгоценные камни: надо перебрать тонны пустой породы, чтобы (при редкой удаче!) что-то сверкнуло.

— Помогал ли Вам отец при учебе в институте?

— Поначалу да, мы у него что-то спрашивали, но отец никогда не скрывал, что не знает, например, квантовой механики, а в то время уже вся теоретическая физика строилась на квантовой механике. Так что и да, и нет. Я думаю, что главным была не помощь в конкретных вопросах. Он научил нас, как правильно относиться к науке.

— Получается, что Борис Иванович направлял Вас в теоретическую физику, но сам не стал теоретиком? 

— Это так, да. В школе он хотел быть инженером. А когда попал в Курчатовский институт, понял, что его его привлекает наука. Борис Иванович не счел возможным выучиться на теоретика: ведь он был очень ответственным человеком и ему надо было работать, чтобы поддерживать семью, сестер, брата. Но нам он советовал учиться именно на физиков-теоретиков. По крайней мере, мне. Думаю, брат Алексей и не нуждался в таких советах: он сразу хотел учиться на теоретика.

— Александр Борисович, а Вы никогда не хотели вернуться в Дубну и работать в ОИЯИ? 

— Да, я часто об этом думал. Человек проходит жизнь и в конце ее хочет вернуться туда, где она начиналась.

Беседовала Мария Пилипенко,

Группа научных коммуникаций ЛЯП

Новости лаборатории