Во втором семестре я много затратил усилий и времени на освоение черчения. Помню, лист в разными шрифтами я переписывал заново четыре раза, постепенно добиваясь сносного вида. Но, к моему огорчению, на оставленный на чертежной доске последний вариант прыгнул наш домашний кот с мокрыми лапами, и мне пришлось пятый раз перечерчивать злополучный лист. В тот же семестр я отличился на олимпиаде по теоретической механике, заняв первое место. На экзамене по этому предмету наш лектор и заведующий кафедрой профессор Штейнман ограничился обсуждением моих решений конкурсных задач.

Во время возвращения из эвакуации в августе 43-го года я совершил два аномальных поступка, которые чуть не закончились для меня тяжелыми последствиями. Между прочим, записей о подобных событиях в моих дневниках нет, но они ярко врезались в память во всех деталях и, как видно, весьма надолго. 

После успешной сдачи экзаменов первого семестра я принял участие в тяжелых работах по обеспечению Москвы дровами. В субботу, 19 июля 44-го года, сестра провожала меня в Химках на лесозаготовки. Пароход, забитый до отказа студентами, следовал в леспромхоз, расположенный на одном из правых притоков Волги, между Угличем и Рыбинском, напротив провинциального городка Мышкино. Из нашей группы все, кроме меня, каким-то образом смогли уклониться от трудовой мобилизации, хотя официально освобождены были только бывшие фронтовики. Поэтому я был немало удивлен отсутствием в Химках всех остальных: ведь только из чувства товарищества я не воспользовался возможностью остаться работать летом в Москве. Большой и верный друг нашей семьи Д. А. Яблоков (дядя Дима} в годы войны был заместителем министра лесной промышленности. Его дружба с моими родителями началась еще в Коломне, а верность этой дружбе он доказал в то время, когда наш отец был в тюрьме под следствием. Он и его жена пригласили нас с матерью на все лето к себе под Рыбинск, где он руководил тогда строительством. Узнав от матери о моем отъезде в леспромхоз, он пригласил меня к себе и предложил работу по приемке леса на базе в Москве. Когда же я, поблагодарив его, отказался, он даже похвалил меня за смелый поступок. 

После успешной сдачи вступительных экзаменов на первом курсе техникума, помимо наших бывших интернатовцев, оказались и другие эвакуированные из Москвы, Ленинграда и других городов. Из местных были в основном русские, а казахской молодежи на нашем курсе почти не было. Москвичи и ленинградцы явно выделялись своими успехами в учебе и общим уровнем развития. Но было и одно яркое исключение: после окончания 8-го класса на первый курс техникума поступила круглая отличница, казахская девушка Анеля Букейханова. Ее способностям и завидному прилежанию в учебе я удивлялся еще осенью прошлого года, когда учился с ней в школе. Это редкое исключение объяснялось прежде всего влиянием интеллигентных родственников. Она жила у своей тети, которая была главным врачом заводской поликлиники. Эта весьма миниатюрная казахская девушка вряд ли хотела стать горным металлургом, а перешла временно в техникум, узнав, что там подобрались и сильный педагогический состав, и интересная среда учащихся из эвакуированной молодежи. Позднее в Москве от ее подруги я узнал, что Анеля уехала в Алма-Ату и поступила на медицинский факультет университета, то есть решила пойти по пути своей тети.

Как сын погибшего на войне я был освобожден от платы за обучение. К концу года я уже вполне преуспевал в учебе и добрая Мария Яковлевна искренне радовалась моим успехам. Учительница по истории даже обнаружила у меня склонность к историческим наукам и считала, что я напрасно собираюсь поступать в строительный институт. Конечно, я в то врем не воспринимал сколько-нибудь серьезно подобные мнения. Но теперь можно с определенностью сказать, что замеченные учительницей склонности все же впоследствии проявились. Имею в виду не только мой интерес к истории физики, но и конкретные опубликованные мною исторические находки, которым мог бы позавидовать любой профессиональный историк науки.

От пребывания на заводе у меня осталось не только ощущение непосильности однообразного простейшего труда — обработки по копиру чугунных болванок, но и искреннее преклонение перед настоящими мастерами — универсалами обработки металла. 

За оставшиеся дни августа мне и сестре предстояло решить жизненно важный вопрос о дальнейшей учебе. С утра я отправился по адресам, указанным в объявлениях. При этом к своему удивлению я убедился в плохом знании родного города. В этом огромном городе было немало районов, в которых я ни разу не бывал. Вся моя довоенная жизнь проходила в основном в Киевском районе: от парка Фили до Арбатской площади. В школьные годы были также коллективные вылазки в парк культуры имени Горького и на Воробьевы горы. В детстве часто бывал с родителями в театрах, расположенных в центре, и постоянно посещал районы, где жили мои родственники по отцу. Позднее выбирался и самостоятельно в самый центр столицы. Дважды пробирался на трибуны Красной площади во время праздничных парадов и однажды с трибуны номер 17, которая была расположена с правой стороны у самого мавзолея, видел поднимавшегося по боковой лестнице И. В. Сталина. Мавзолей В. И. Ленина посетил лишь однажды в детском возрасте вместе с мамой и сестрой (позднее считал подобные посещения чрезмерным поклонением «святым мощам», которое сродни религиозному фанатизму отсталых людей). Гораздо полезнее для себя как физика считаю хотя бы иногда открывать его гениальный труд по философии науки «Материализм и эмпириокритицизм» как непревзойденный образец непримиримой критики и глубокого философского анализа возникшего в физике кризиса. 

Вместе с сестрой и другими школьниками из 8-го и 9-го классов мы стали в начале января учениками токарного дела. В должности учеников при 8-часовом рабочем дне мы пробыли всего три недели. В эти дни нас не только обучали различным токарным операциям, но часто использовали как подсобных рабочих в других цехах завода. Например в литейном цеху для приготовления глинозема, который применялся при изготовлении пресс-форм для литья чугунных болванок, поступавших в механический цех для обработки. А однажды троим из нас доверили в течение целой смены загружать плавильную печь металлом и коксом. При этом требовалось соблюдать определенные пропорции чугуна, стали и кокса. Побывали мы во время «учебы» на подсобных работах и в горячем цеху, где разливался по формам выплавляемый из руды свинец. В этом вредном цеху у плавильных печей работали только пожилые казахи. 

Эпизод, о котором я собираюсь рассказать, произошел со мной за Актюбинском. Я проснулся рано, около 7 часов утра, от звуков, сопровождавших обычно остановку поезда. Натянув штаны, в одной майке я выскочил из вагона и, сбегав в туалет, вернулся к поезду. Мое внимание привлекли какие-то мешочники, устроившиеся на платформе. От них я узнал, что в центральные области следует везти прежде всего соль из здешних солончаков, стакан которой там стоит столько же, сколько здесь стоит целое ведро. В это время наш поезд тронулся, и я остался в тамбуре вагона на значительном расстоянии от своих вагонов. Постепенно разговор со случайными попутчиками исчерпался, и я почувствовал, что начинаю мерзнуть от прохладного в то утро ветра. Как назло, наш поезд проскочил следующий разъезд без остановки, и я решился на совершенно безумный поступок, воспоминания о котором до сих пор вызывают у меня холодный пот.

Вместе с сестрой и другими школьниками из 8-го и 9-го классов мы стали в начале января учениками токарного дела. В должности учеников при 8-часовом рабочем дне мы пробыли всего три недели. В эти дни нас не только обучали различным токарным операциям, но часто использовали как подсобных рабочих в других цехах завода. Например в литейном цеху для приготовления глинозема, который применялся при изготовлении пресс-форм для литья чугунных болванок, поступавших в механический цех для обработки. А однажды троим из нас доверили в течение целой смены загружать плавильную печь металлом и коксом. При этом требовалось соблюдать определенные пропорции чугуна, стали и кокса. Побывали мы во время «учебы» на подсобных работах и в горячем цеху, где разливался по формам выплавляемый из руды свинец. В этом вредном цеху у плавильных печей работали только пожилые казахи.