13.01.2022

Профессор А. А. Тяпкин: "Как я пришел в физику". Часть 8

Эпизод, о котором я собираюсь рассказать, произошел со мной за Актюбинском. Я проснулся рано, около 7 часов утра, от звуков, сопровождавших обычно остановку поезда. Натянув штаны, в одной майке я выскочил из вагона и, сбегав в туалет, вернулся к поезду. Мое внимание привлекли какие-то мешочники, устроившиеся на платформе. От них я узнал, что в центральные области следует везти прежде всего соль из здешних солончаков, стакан которой там стоит столько же, сколько здесь стоит целое ведро. В это время наш поезд тронулся, и я остался в тамбуре вагона на значительном расстоянии от своих вагонов. Постепенно разговор со случайными попутчиками исчерпался, и я почувствовал, что начинаю мерзнуть от прохладного в то утро ветра. Как назло, наш поезд проскочил следующий разъезд без остановки, и я решился на совершенно безумный поступок, воспоминания о котором до сих пор вызывают у меня холодный пот.

Тяпкин Алексей Алексеевич

Я спрыгнул со ступеньки тамбура и, продолжая бежать вперед по ходу поезда, смотрел назад на приближающиеся скобу и проушину своего вагона, за которые мне предстояло ухватиться. Но бег мой по гравию стал резко замедляться, а скорость движения вагонов относительно моей возросла до неразумного предела. Меня охватил страх остаться в одиночестве в безлюдной степи вдали от ближайших разъездов, но мысль об опасности попасть под поезд не возникла даже мельком. Поэтому я без всяких колебаний подпрыгнул и, как кошка, вцепился в быстро движущиеся скобу и проушину. Меня сильно дернуло, но руки выдержали рывок и не отцепились. Однако нога при этом вовсе не попала на цилиндр тормозной системы, и я, как показалось, всем телом на вытянутых руках ушел под вагон. Вот только в этот момент меня охватил настоящий ужас. Я медленно подтянулся на руках, нащупал ногой цилиндр и влез в вагон, раздвинув марлю от мух. В вагоне в это время почти все продолжали спать, и лишь один парнишка с верхних нар заметил мое непонятное появление на полном ходу поезда. Но если бы он посмотрел на меня внимательнее, то отметил бы смертельную бледность лица. С тех пор я больше уже не злоупотреблял своим умением прыгать и больше не испытывал судьбу на поездах: так сказать, обжегся на всю оставшуюся жизнь.

Этот страшный урок вовсе не излечил меня от аналогичных поступков, свойственных моему характеру, которые я назвал «примесью личного авантюризма». Подразумеваю под этим безрассудство поведения, в котором рискуешь получить неприятные последствия лишь для себя и, опосредованно, для членов семьи. Я, по крайней мере, еще дважды в своей жизни за необдуманные действия получал подобные уроки, после которых чувствовал себя заново родившимся. Так, студентом-дипломником в январе 1950 года, ночью, в 30-градусный мороз, я решительно переходил по льду Москва-реку возле Киевского моста метрополитена и в середине реки провалился в проталину, образованную теплой водой, сливаемой заводом «Красная роза» на Красной Пресне. С тех пор я панически боюсь ходить по льду в любую погоду и даже с лыжами на ногах.

А более двадцати лет назад зимой на Кавказе я пытался освоить полеты на дельтаплане. Конечно, это было занятие не для человека, у которого только появился третий сын. После трех учебных полетов с нижнего выступа на северном склоне горы Чегет я в сопровождении двух своих друзей, весьма солидных людей, пожелавших также совершить первые в своей жизни полеты, поднялся в кабине канатки на первую станцию горы Эльбрус, где, по моему разумению, не должны были мешать деревья, так осложнявшие процесс приземления на Чегете.

Но на Эльбрусе меня ожидал другой, более неприятный сюрприз высокогорья. Восходящий поток воздуха на южном склоне подхватил мой дельтаплан и пронес меня над всей восьмисотметровой поляной, где мы с друзьями намеревались поочередно полетать. Выбранная нами поляна заканчивалась скальным обрывом километровой высоты, за которым едва виднелась одиннадцатиэтажная гостиница «Азау». Я не был готов к столь высотному полету и потому в последний момент изловчился направить дельтаплан к каменной гряде перед самым обрывом. От удара о камни раскололись дюралюминиевые трубки, а сам я, к общему удивлению свидетелей, остался невредимым. Но на всю оставшуюся жизнь запомнил, что полеты на дельтаплане — дело весьма сложное и к нему не следует допускать дилетантов вроде меня. И если раньше на вопрос: «Умеете ли вы летать на дельтаплане?» — я отвечал: "Не знаю, не пробовал», то теперь я отвечаю на тот же вопрос так: "Знаю, что не умею, потому что попробовал летать на Эльбрусе». Как видно, я во всем руководствуюсь прежде всего собственным опытом.

парашют

В отношении же принятия решений, которые могут отрицательно повлиять на судьбы других людей, я чрезмерно осторожен и нерешителен, поэтому совершенно не пригоден для административного руководства. Хорошему же администратору нередко приходится принимать ответственные решения, затрагивающие кровные интересы многих людей. Конечно, нет никакого оправдания для появившихся сейчас в избытке «смелых» экспериментов над обществом, которые проводятся авантюристами по недопустимому для этого случая принципу «не знаю, не пробовал».

Но вернемся вновь к моему прошлому, когда я был совсем далек от всяких рассуждений об авантюризме. Мы благополучно вернулись в родную Москву к вечеру 5 августа 43-го года. Наши вагоны поставили на запасном пути в районе Марьиной рощи. А провинциальный вид зеленой улицы Шереметьевской, где мы ступили на московскую землю, запомнился мне на всю жизнь. Наш приезд совпал с первым победным салютом столицы. Москва в этот вечер салютовала 12-ю залпами в честь освобождения Орла и Белгорода. Эти победы Советской армии стали прямым результатом разгрома врага в битве под Курском. В дальнейшем столичные салюты регулярно отмечали все этапы победного шествия нашей армии.