07.01.2022

Профессор А. А. Тяпкин: "Как я пришел в физику". Часть 4

Вместе с сестрой и другими школьниками из 8-го и 9-го классов мы стали в начале января учениками токарного дела. В должности учеников при 8-часовом рабочем дне мы пробыли всего три недели. В эти дни нас не только обучали различным токарным операциям, но часто использовали как подсобных рабочих в других цехах завода. Например в литейном цеху для приготовления глинозема, который применялся при изготовлении пресс-форм для литья чугунных болванок, поступавших в механический цех для обработки. А однажды троим из нас доверили в течение целой смены загружать плавильную печь металлом и коксом. При этом требовалось соблюдать определенные пропорции чугуна, стали и кокса. Побывали мы во время «учебы» на подсобных работах и в горячем цеху, где разливался по формам выплавляемый из руды свинец. В этом вредном цеху у плавильных печей работали только пожилые казахи.

Тяпкин Алексей Алексеевич

В механическом цеху нашими учителями были: женщины и четырнадцатилетние мальчишки, только что закончившие ремесленное училище. Пожилые мужчины непризывного возраста работали слесарями ремонтной группы. Они следили за исправностью всего парка станков и за своевременной заточкой победитовых резцов. Слесари также занимались монтажом копировальных устройств на станках для второй поточной линии. Наша безмятежная жизнь учеников вскоре окончилась в связи с пуском второй поточной линии. Однако незадолго до этого был арестован начальник нашего цеха тов. Хренов: по слухам, за преднамеренную вредительскую задержку пуска второй линии изготовления снарядов. Скорее всего, такое вмешательство режимных органов в дела завода служило своеобразным «оправданием» работы этой службы в глубоком тылу. Ведь арест начальника цеха был проведен лишь после того, как им были организованы все подготовительные работы по переходу цеха на новый режим двух поточных линий, а задержка была связана с реальными трудностями, поскольку цех по-прежнему обеспечивал план по выплавке свинца.

Итак, с начала февраля нас перевели на должности токарей, поставив на простейшие начальные операции обработки болванок снарядов на первой и второй поточных линиях. У нас уже был двенадцатичасовой рабочий день, и мы на собственном опыте познали всю тяжесть физического труда на конвейере в суровое военное время. Так, начав работать в смену, только через несколько часов, наконец, поймешь по скопившемуся перед твоим станком количеству болванок, что именно ты задерживаешь работу всего конвейера. При этом по технологическим причинам нельзя было ликвидировать допущенное отставание простым увеличением скорости оборотов станка или скорости подачи резца. Оставалось лишь наращивать темп замены обрабатываемой чугунной болванки и к концу смены обеспечить достойную сдачу своего рабочего места без явного накопления необработанных изделий.

Так и проходила вся смена в постоянной борьбе с самим собой: за начальное упущение затем расплачиваешься все остальное время постоянной спешкой смены детали. Пока работает станок, ты можешь поглядывать по сторонам, но после выключения начинаешь работать как заводной: отводишь сначала шпиндель задней бабки станка и быстро перебегаешь к штурвалу у передней бабки; раскручивая его, освобождаешь зажимное устройство внутри болванки снаряда. После этого снимаешь обработанную деталь и кладешь ее на стеллаж соседу по линии, а затем в обратном порядке в том же темпе устанавливаешь на станке новую болванку. И лишь включив станок, предварительно вернув суппорт с резцом в начальное положение, можешь перевести дух в ожидании, пока резец пройдет всю деталь, подчиняясь профилю копира. Особенно устаешь от этой спешной замены болванки на первых операциях поточной линии, где обрабатываемая деталь еще тяжела для быстрых действий.

И так мы работали каждый день в течение 12 часов с перерывом на получасовой обед из стандартных блюд: супа-свекольника и каши из пшеницы с ложкой кукурузного масла; кусочек хлеба, завернутый в тряпочку, каждый приносил из дома. После воскресенья вся смена выходила на работу с 20-ти часов на всю ночь. Работа в ночную смену особенно изнуряла, и нам, бывшим школьникам, к концу недели она казалась невыносимой.

Получив в течение пяти месяцев суровую «трудовую закалку», я в свои пятнадцать лет возымел горячее стремление вернуться к учебе. Изнурительная работа на конвейере на многие годы отпугнула меня от физического труда. А известие о гибели отца окончательно утвердило решение пойти учиться в местный горно-металлургический техникум. Отец мой вступил добровольцем в коммунистический батальон, который был сформирован из имевших бронь москвичей в конце декабря 1941 года, когда резко ослабли воздушные налеты на Москву, а для дальнейшего развития наступления наших войск потребовались новые людские резервы. Но батальон этот, сформированный из гражданских людей, пришлось обучать весь январь и первую половину февраля. Как писал позднее в письме к матери товарищ отца, их батальон был отправлен в район озера Селигер и введен в бой в ночь под праздник Советской Армии. В этом бою погибла большая часть батальона, а из праздничного наступления так ничего и не получилось. Отец мой был сражен автоматной очередью при попытке поднять цепь солдат своего взвода в атаку в самом начале боя.

Нашу группу эвакуированных из Москвы отпустили с завода на учебу в техникуме только в связи приходом нового выпуска юнцов из ремесленного училища. Своей работой мы все же закрыли кадровую брешь и помогли открыть вторую поточную линию изготовления снарядов. Между прочим, я уверен, что и в то суровое военное время восьмичасовой рабочий день при трехсменной работе для юных рабочих обеспечил бы суммарно большую производительность цеха. Но, как говорится, нет худа без добра, и не испытай я тогда тяжелую работу по двенадцать часов на конвейере, то вряд ли бы стал учиться в дальнейшем с необходимой настойчивостью и достаточным усердием.